Невысокий, тонкий и чертовски сексуальный молодой человек до 25, который бежит от внутренних демонов и продает свое тело за еду и крышу над головой. Твои детские травмы связаны с насилием и стокгольмским синдромом, тебе легче отдавать себя для самых жестких действий нежели позволить проявить по отношению к тебе заботу. Это делает тебя совершенно диким в постели и хозяину клуба такой мальчик принес бы большую прибыль, но тогда ты совсем пропадешь, ведь слова нет не существует в твоем лексиконе. Ты готов на все, чем бы для тебя это все не кончилось.
Радке выйдет на тебя с конкретной целью, но передумает и позволит пожить у него, пока все не уляжется. Сосед из тебя вышел золотой - готовишь, прибираешь за собой, сцен не устраиваешь и в постели просто бомба. Это пошатнет устойчивые представления обоих о том, как устроен мир да и жизнь каждого в отдельности. Однако что ты, что радке слишком далеки от идеала - Ронни добывает шлюх, избавляется от отработавших, воспитывает новеньких и выполняет всю грязную работу за Мэнсона. А ты... иногда тебе срывает чеку и из удобного соседа ты превращаешься в обезумевшую фурию, которая громит все вокруг, захлебывается в собственных боли и стыде и успокаивается лишь когда желание "выбить из тебя эту боль" удовлетворяют.

Высокий и крепкий молодой парень, чье будущее оказалось разбито. На тебя указал один из вип-клиентов и с того дня твоя жизнь пошла под откос. Тебя оглушили, похитили, накачали наркотиками и заковали в кандалы в грязном подвале. А после принудили к сексу. Возможно, ты даже был натуралом, но всем плевать. Твой характер не позволяет смириться с участью, и Радке придется постараться, прежде чем из тебя выйдет эталонная шлюха. Здесь будет полный набор жести для укрощения строптивого, так что рекомендуется обзавестись ускоренной регенерацией или условным бессмертием, чтобы не пришлось восстанавливаться по полгода после очередной сессии.  Тебя будут продавать, истязать и в конечном счете сломят. Ибо сильные и независимые быстро оказываются в мешках для мусора. Если тебе хватит ума сохранить достоинство, но подчиниться, тебя ждет карьерный рост и более комфортные условия. Если нет - станет доступен бонусный уровень на закрытие всевозможных гештальтов в роли жертвы.
возможна смена пола

Йосемити.

Десять миль по бездорожью, платная парковка, двадцать минут ходьбы и вот он "долгожданный" - клочок голой земли, твою мать... а еще лисье дерьмо и фудлокер в сотне футов от стоянки.

- 36 баксов! Ох@%#еть, - ворчит Скай, разминая затекшие кости, - Это весь наш запас мескалина!
За постой платит Нейт, но Дейтон все равно спамит флюиды отчаяния. Этот самопальный тур по мистическим местам Америки начинает играть все новыми и новыми красками.

Металлическая крышка автоматического мусорного бака украшена печатью хмурого медведя. Или бурого медведя... не суть. Так или иначе, взгляд его красноречиво выражает всю серьезность намерений, если любители отдыха на природе не будут выбрасывать остатки еды в специализированную урну.

На природе, кстати, ни Нейт, ни Скай отдыхать не любят. Да и вряд ли хоть кто-то из их пятерки променяет современные удобства на пауков в заднице и секвойные шишки. Но виноват, конечно же, Нейт. Кэмпинг, понимаешь ли.

С собой у них целый багажник отборной дури - в самый раз, чтобы махнуть в неоновый город - но волею его благоверного Скай охотится за неведомой хтонью в заповедных лесах Йосемити.

Когда спишь с задротом, то перестаешь переспрашивать, ты хотел сказать случай 911, а не случай 411?
Группа молодых ребят вознамерилась пролить свет на исчезновение людей. Конечно, кто, если не мы. Ну и обдолбаться немного.   

А дальше все как будто в тумане. Клейтон - их добрый и заботливый "химик" - тщательно следит, чтобы парней не выпускало из эфирного запоя. Окна в авто наглухо закрыты и парам некуда деваться, кроме как всасываться в легкие. Багажник тачки напоминает передвижную полицейскую лабораторию, а по карманам распиханы баночки амила...

...когда доедали Клейтона, Скай допивал оставшуюся кварту вискаря и разговаривал с птеродактилем. Клейтон орал так, словно его вот-вот поимеют насухую, но Скаю было важнее обсудить "Симпатию к дьяволу" со своим воображаемым новым другом, чем вернуться в реальность и осознать, в какой первичный половой признак женщины они вляпались.

Кажется, Скай до сих пор не понял, куда он попал и что вообще происходит. Химия держит крепко и, пожалуй, лишь она позволяет не свихнуться, когда проблески разума салютуют отчаянно. На трезвую голову, после пережитой ночи, менталочка у Ская рискует не справиться.

Сейчас этот угашенный по всем канонам классицизма весельчак чувствует зверский аппетит и треск сверчков в области гиппокампа. Его голод в величии гротеска не уступает пенталогии Рабле, но к месту пришлась бы таблеточка феназепама.

...или выписка в табло за неуклюжую попытку на кой-то ляд потянуться за солонкой. Скай все время что-то ломает и обо что-то спотыкается, у этого парня руки и ноги живут отдельной жизнью и каждый раз, когда он немного привыкает к собственному телу, эти падлы подрастают еще. Короче, солонка была обречена, а заодно и корзинка со всякой сервировочной хренью.

- Ой, - только и мог вымолвить Скай, когда к нему как назло в самый разгар вандализма подошла молодая девушка, и начал собирать все подряд - Привет, спасибо, я все поправлю.

Угу, поправит он. Лучше бы харю свою поправил. После вчерашней ночи Скай выглядит как алкаш в затяжном запое, разве что нос не красный. И вот эта опухшая физиономия еще и приветливо улыбаться пытается. Выходит прямо-таки не очень.

Девчонка же, напротив, буквально светится здоровьем и свежестью, без подготовки можно и ослепнуть, так что Скай предпочитает взгляд на нее особо не поднимать.

Он вроде вспоминает что-то, жмурится, но отделить трип от правды не может. А потому и не парится. В разрезе обрывочных воспоминаний снова всплывает образ Клейтона. Раскадровка диафильма - кровь, кишки и дикий хохот смеющегося в ухо птеродактиля. В Свамп их приехало пятеро, а на утро осталось четверо. Подумаешь. Под дмт и не такое привидится... ну, это друзья рассказывали... да это даже не друзья  были, какие-то незнакомые люди.

Короче, ничерта Дейтон не помнит. Помнит, что они случайно завернули в эту помойку, а дальше шальное воображение разыгралось, хотя бери и пиши новую песню. Блондиночка тем временем разливается звонкой трелью и судя по ее разработанному речевому аппарату почитывает периодически рэп. Энергия из нее бьет, будто только что ширнулась кофеином внутривенно. Скай даже завидует. Ему вот сейчас особенно хреново - похмелье как никак - и он только вопросительно смотрит, пытается мысленно поспеть за бойкой девицей.

Что-нибудь особенное? Это что? Парень слегка теряется. В голове смешались мыхи с котлетами и, кажется, подобным недугом страдает не он один. У официантки, вон, там вообще меню оказалось, - - Ну ээээ, может быть есть какое-то блюдо дня?

Странный городок. Правда Скай не эксперт по маленьким городкам - из своего Лас-вегаса он мало куда за жизнь выбирался. Вот лучшие секс-туры в городе грехов - это пожалуйста. Нужен будет гид, обращайтесь. 

Он хлопает себя по карманам, с божьей помощью, не иначе, нащупав телефон.

- Сеть не ловит, - огорчается он, глядя на дисплей, и косится на незнакомку, - Извини, я могу от вас позвонить?

Надо найти Нейта и по-скорее отсюда сваливать, - думает парень. Ему здесь совсем не нравится.
***
Их действия становились более частыми, а угрозы – более явными. Сандерс осознавал, что банда Майерса поднимается на ноги и готова вступить в соперничество за территорию. Впервые они решились продемонстрировать свои зубы. Внутренние опасения неприятно покалывали, но Рик знал: в этом мире слабость не прощается.
Сердце стучало  как реактивный двигатель на огневом испытании. Он чувствовал, что момент настал, и это не просто очередной этап его безумно восходящей карьеры, но и символ трансформации в человека, чьи способности управления начинают выходить за грани гнетущего страха перед законом.
Страх и мощь переплетались внутри, создавая непривычное чувство свободы. Каждый новый шаг открывал новые перспективы, заставляя забывать о последствиях и неудачах прошлого. И чем больше Рик привыкал к подобной жизни, тем сложнее ему становилось отказаться от чувства вседозволенности. В его сознании уже перевернулись старые представления о правилах, и теперь они не оказывали такого давления, как раньше. Бандитские разборки становились привычной частью его жизни, а легкая наглость, с которой он принял решение управлять чужими судьбами, превращалась в ежедневный ритуал.
Вернувшись обратно в офис, он поставил сумку с деньгами под стол, и сел, вглядываясь в свою отражающуюся в окне улыбку. Рик понимал, что с каждым днем его подъем в иерархии преступного мира становится все более заметным. Однако за этим успехом таилась опасность – чувство гордыни могло разрушить все, что Сандерс так старательно строил все эти годы.
Каждый новый разговор с Майерсом был пронизан напряжением, но теперь он чувствовал, что обладает силой формировать его мнение. Обсуждая возможные схемы, он ощущал себя на вершине, отвечая на его запросы с расчетом на увеличение активов.
Он задумался, какой ценой ему достается успех, и стоит ли согласиться с предложением  Лоры. Встречи с женщинами были лишь утешением в жестоком мире, где никому и ни в чем нельзя доверять. Каждая улыбка казалась фальшивой, каждый поцелуй обманом. Сидя у окна своего обезличенного офиса, наблюдая за непрекращающимся движением на улице, он видел сквозь мутное стекло, как люди спешат мимо, каждый занят своими проблемами. Точно призраки – они проходили мимо, не оставляя и следа в его жизни. Отбросив размышления, Рик начал листать заметки, собранные на потенциальных жертв.
«Нужен кто-то, кто не вызовет подозрений», - думал он, когда в блестящих карих глазах  отражалось холодное понимание: время пришло. В этот момент в кабинет вошла Лора. Ее светлая улыбка, волосы, уложенные в идеальную прическу, и теплый тон лица резко контрастировали с тусклыми стенами помещения. Она представала чистым миражем на фоне мрачной реальности его теневой жизни.
- Привет, Ричи, - в уже ставшей привычной манере протянула молодая особа. Голос ее был мелодичным, но в нем угадывалось легкое волнение.
Сандерс поднял взгляд и в тот момент его поразила мысль: «Вот она, подходящая кандидатка». Поприветствовав и жестом предложив сесть, некоторое время он молча слушал.
- Лора, нужно поговорить о твоем бизнесе, - произнес он с безразличной улыбкой, - У тебя отличный потенциал, и я вижу как мы могли бы его развить. Давай поработаем над чем-то.. уникальным, - подмигнул Рик, зная, что его холодный взгляд не раскрывает ни одной эмоции. Лора не первый раз настаивала на партнерстве, не замечая, что ее хорошая кредитная история и благополучная жизнь всего лишь средство для Рика – инструмент для поддержания власти и контроля.   
Мрачный сценарий, который уже зародился в голове Сандерса насчет девушки, не учитывал ее интересы. Светлая, оптимистичная и доверчивая, она едва могла представить, в какие сети он ее втягивает.
- Скажем так, я знаю несколько производителей, которые могут предложить уникальные продукты по хорошим ценам. Нам нужно сделать твое заведение центром притяжения, и в этом пригодится разработка линейки собственной продукции. Подумай, как это сможет повысить твою прибыль.
Он сделал небольшую паузу, чтобы дать Лоре время переварить информацию.
- Конечно, это требует инвестиций и вложений. Не переживай. Я уже работал с такими партнерами и знаю людей, готовых поддержать твой проект.
Постепенно разжигая ее интерес, Рик не сообщал главного, суля перспективное сотрудничество, но утаивая отсутствие легитимности в заключаемой сделке.

ИЩУ ЕБУЧЕГО БРАТА
[AIDEN CAULFIELD | 39]

fc: joel kinnaman
Мой блядский ночной кошмар

// О ПЕРСОНАЖЕ

профессия: врач (не менябельно), старший сын семейства Колфилдов.
ориентация: би или гетеро.
раса: рожденный человеком.
характер: гавно.

Мой блядский ночной кошмар.

Помнишь, как ты пиздил меня в детстве? Надеюсь, ты помнишь. Потому что тот раз в семнадцать был последним — ты точно должен был понять, когда стоило остановиться, но либо не захотел, либо недооценил меня. Я научился давать сдачи. Весь в отца, ты, блядское исчадие ада.
Радует одно — в котле я до тебя доберусь и возмездие настанет.

Не знаю, откуда у тебя эта садистическая наклонность — делать мне больно.

В детстве ты ломал мои игрушки, чуть позже — лупил, как сидорову козу, стал старше — начал отбивать моих девушек. Все, чтобы сделать мне больно. И тебе это нравилось. Что это такое, Эйден? Зависть? Ненависть?

О, не переживай. Бог простит и я прощаю.

Но помни, Эйден: в аду бога нет.

// ДОПОЛНИТЕЛЬНО

Факты:
- В семье Колфилдов нас четверо: ты, я, сестра Селена и самый младший брат Конрад.
- Если все более-менее общаются, то мы друг друга ненавидим до трясучки с самого детства.
- Несмотря на насилие, драки и бойни в семье, они считаются довольно таки высокого соцэкономического статуса. Оба родителя известные врачи, все четверго детей тоже.
- С самого детства Эйден лупит Холдена.
- О, да. Они просто ненавидят друг друга. Зазнайка-Холден как заноза в жопе — едва ли не в каждой бочке затычка.
- Эйден чувствует нездоровое удовольствие, унижая своего брата. Так, когда Холдену было 18, а ему 23, он сделал все, чтобы отбить его подружку и удостовериться, что Холден своими глазами увидит то, как его подружку отбивают. Так, когда Холдену было 18, он битой разъебал новый порш Эйдена.
- Холден просто обожает провоцировать брата.
- Он даже специально доводит Эйдена. Это становится как наркотик — бесить этого морального урода, чтобы он краснел и пытался его ударить.
- Холден сбегает из семьи очень рано, как только поступает в колледж. В 17 они дерутся с братом так сильно, что оба попадают в травму. Холд с пневмотораксом, а Эйден с разпидорасенным лицом.
- Со временем Эйден взрослеет. Он общается только с родителями, ничего не зная о Холдене. Да и ему не интересно. Малолетний говнюк его бесит просто до трясучки.
- Возможно, он женился. Возможно, у него дети. А возможно, он один всю жизнь.
- Не общается с детьми Холдена.
- Когда Эйден узнает, что Холден женится в 2015-м, специально приезжает на свадьбу, хоть его и не приглашали. Так Эйден прикидывается добряком и даже снова возобновляет связь с Холденом. Он сам не уверен, зачем это делает. Убеждает себя в том, что это для того, чтобы снова унижать малого гавнюка, хоть внутри ему и самому от себя хуево.
- Эйден несколько раз пытался отбить жену Холдена, пока сама жена — Найра, не дала ему по яйцам. На этом попытки закончились.  Но Холден соврет, если скажет, что он никогда в жизни не боялся, что старший брат заберет у него счастливый брак.
- Следом, после гибели Найры, Эйден снова нарисовывается несколько раз. Все кончается дракой.
- Эйден понимает, что пора взрослеть. Он понимает, что ненавидит брата из-за комплексов. Тот был младше, но всегда лучше. Даже сейчас. Холден очень известный нейрохирург, который работает до посинения, поставив на кон свою семью, он публикуется, выступает на конфах, постоянно в разных штатах. Сам Эйден не уступает, у него другая специальность, но все равно. Комплексы с самого детства.
- Холден, хоть и работает над своими травмами, до усрачки боится старшего брата. Никогда в жизни это не признает.
- Эйден — все еще не уверен зачем, но вступает в отношения с девушкой, к которой Холден явно не равнодушен. Не знает, правда она ему нравится или делает это, чтобы опять довести брата.

Если ты придешь, у тебя как минимум будут 4 соигрока: брат, сестра, я и любовная линия.

пример поста

напишите в лс, если интересно.

Нас очень много, мы очень прикольные и ждем старшего брата.

♥

Глаза сильно жгло, словно в них засыпали раскаленного песка. Лилит не видела часов, потому что в комнате было слишком темно, но точно знала: время давно перевалило заполночь. Светящиеся бело-зеленоватые звездочки, развешанные на потолке, совсем не радовали.
На плече покоилась голова сына, а сам он лежал всем телом прямо на матери. Ребенок был не тяжелым, но это не радовало — поставили начальный недобор веса. От шеи, где кольнуло, болезненность неприятно растеклась к пояснице, вдоль позвоночника. Медленно распрямила затекшие ноги. Пальцы до боли сжались на металлическом баллоне ингалятора, когда Драго не делал выдох чуть дольше, чем три-четыре секунды.
Весь мир теперь делился на четыре. Хотелось не дышать самой, лишь бы слышать дыхание ребенка. Вокруг лежали книги, прямо на полу. Она помнила их названия наизусть.
"Диагностика легочных заболеваний ", "Пульмонология в современном мире ", "Инфекционные заболевания верхних дыхательных путей ".
Ной в затекших мышцах грозил перейти в вопль и пришлось выдохнуть сквозь зубы. Ещё полчаса. Пусть поспит, так плохо спит ночами. Она теперь, возможно, могла бы неподвижно позировать скульпторам, потому что позы, находясь в которых = дышать, порой были самые непредсказуемые.
Полусидя, полулежа, почти вертикально. Позавчера она едва не разбила колбу с чьими-то анализами, когда кто-то из коллег пульмонологии вновь заикнулся об интубации, искусственной коме, переводе на ИВЛ.
"Я вас всех до единого здесь заинтубирую, но ни за что не позволю ввести моего ребенка в состояние медикаментозной комы", — она отчаянно злилась, не в силах даже дрожать.
Выводить из комы клинической — этого ты хочешь? Стоял в отчужденных глазах немой вопрос.
Оставьте нас в покое. Я никого не хочу слушать.
Лилит повернула голову, чтобы хоть как-то размять шею и тяжело сглотнула. Вместо маленькой тумбочки, около кроватки теперь стоял громоздкий кислородный аппарат.
Она его ненавидела.
Кислород. Эта полупрозрачная маска на побледневшем лице. Что переедет сюда следующим? Аппарат ЭКГ? Дефибриллятор. Точка. Нет.
Взгляд обратился куда-то вверх, впиваясь в одну из развеселых звезд. Если бы она была настоящей. Если бы она могла упасть.
Потолок покачнулся, импровизированное небо почти рухнуло. Звездопад!
Звездопад.
— Пожалуйста. Пусть мой ребенок останется жив...
Уже через секунду чуть вздрогнула, вынужденная слушать раздражающую трель телефона, не имея никакой возможности подойти, лишь убедившись, что звонок не будит сына. После десятого гудка включился автоответчик и она услышала свой собственный, развеселый голос:
— Эй, привет! Вы позвонили в дом семьи Снейк. Если вам нужен Себастьян, нажмите "один", но он всё равно на работе. Если у вас что-то болит и ничего не помогает, то нажмите "два", а лучше запишитесь на прием. Мы все внимание!
Послышался короткий звук, возвещающий о том, что человек на том конце провода может записывать голосовое сообщение, как водится, после сигнала.
Недолгое молчание, звонивший(или звонившая) повесил трубку, не сказав ни слова. Муж никогда не звонил просто чтобы помолчать, если бы позвонила мать, то уж она разошлась бы на полчаса, так что Лилит пришла к самому простому выводу: номером ошиблись.
Воспоминание о матери заставило нахмуриться. Приподняв сына повыше, она подумала о родителях. Мистер и миссис Ифан были классическая пара тиран и подкаблучник. Причем, тираном была её мать; Офелия. Алан обладал тихим, мягким нравом. Ко всему прочему, действительно за что-то любил эту женщину.
Деспотичная и консервативная, она была на седьмом небе от счастья, когда дочь встречалась с Джеком Статуаром и влезла в вечный траур по семейному благополучию своего ребенка с тех пор, как Лилит твердо объявила о помолвке с Себастьяном. После свадьбы, на которую миссис Ифан даже не пришла, в крышку гроба были вколочены абсолютно все гвозди. Мать слишком боялась её супруга, чтобы открыто показывать своё отношение, зато язвить исподтишка была всегда рада.
То пришлет на рождество книгу: "Кислота и её разрушительные действия ", намекая на всю суть брака Лилит, то пишет анонимные кляузы в Хогвард, дескать, ваш химик ломает психику юных, неокрепших созданий.
На свадьбу прислала керамическую фигурку из диснеевского мультфильма "Красавица и Чудовище ". Распечатав сей дар, Лилит полчаса не могла успокоиться, взрываясь раскатами смеха и сетуя, как же плохо она выглядит в свои двадцать лет.
Но, если подходить без иронии, оставаться без поддержки матери сейчас было очень тяжело. Будь она другой, можно было приползти под вечер, уткнуться в теплое плечо, обтянутое шерстяной кофтой и посидеть вот так часок.
От миссис Ифан же ничего, кроме упреков и уверения в том, от кого надо было рожать, не дождешься.
Лилит уложила сына в кровать, а сама спустились на кухню, допивая остывший премерзкий кофе. Горячим она не успела его выпить, потому что случился приступ, потом кислород, укачивания, бесконечные круги по детской, пока заснет хоть как-то. Напоминанием об этом был лежавший на полу ингалятор и маленькая фиолетовая тарелочка с почти нетронутой кашей, размазанной по полу. Не успела убрать вечером, теперь отскребать...
Вдох. Выдох. Нет времени на лишние эмоции, его просто нет.
С холодильника на неё смотрел зеленый крокодильчик, держащийся на магнитах. Детский рисунок. Она прежде, к слову сказать, любила прикреплять на ту же дверцу какие-нибудь записки. Рисовать желтые смайлики и маленькие пурпурные сердечки. Сейчас на это не было сил и записки, если и писались, то коротко, сухо, простым карандашом, оставаясь на столе, реже — на подушке.
Нет, всё-таки надо тут прибраться. Поставила чашку в раковину, равнодушно вылив уж совсем ужасные и безвкусные остатки со дна. Подняла тарелку. Протерла пол, тарелка тоже отправилась в мойку, а ингалятор на край обеденного стола.
Опершись о раковину, Лилит сделала несколько глубоких вдохов.
Лучше не стало. Пришлось открыть ледяную воду и побросать пригоршнями себе в лицо. Несколько капель попало на ворот бирюзового халата, длиной ниже колен, но она не заметила.

Jeremy Allen White - занят на форуме

Isidora Goreshter

Emma Greenwell

Noel Fisher

Самое невероятное, чего мог бы сейчас ожидать Дерек — увидеть позади, обладателем так нагло улегшейся на плечо руки, Адриана. Он даже несколько раз моргнул, хотя, никогда не жаловался на плохое зрение.
Кулак, уже почти с построенной точкой маршрута до чужой рожи, разжался, а потом его нелепо приобняли и спросили за пойло.
— Шмурдяк какой-то, — буркнул Дерек ворчливо и так громко, чтоб сучий бармен точно услышал. — Из горелых покрышек нагнали!

На самом деле, от Дерека нередко можно было услышать странные слова и термины на странном жаргоне, но вот гурманом алкоголя он не был точно. Специально нёс дичь про этот виски, намекая на откровенную дерьмовость, побесить хотел.

Оскалившись, Белл покачал свой бокал и глотнул, слушая перезвон тающего льда о стекло, потом сквозь зубы ещё про цвет мочи что-то буркнул.

Наверняка, надеялся выбесить местных ценителей и, наконец, сцепиться уже с кем-нибудь.

— Рекомендации? А я и не слушаю. Вообще ничьи, не только твои. Зарулил вот, на автопилоте каком-то.

Между ними остались не только электрические искры его раздражения и, не нашедшего выход, желания устроить первоклассный мордобой.
Между ними словно были ещё невербальные диалоги о том, как их группа разлетелась на осколки, прежде покрывшись трещинами от удара.
Они не говорили о том, что сделал Люц, все лишь молча сходились на том, что он сделал хуйню.

Почти весь лёд в его стакане растаял, так и не выполнив свою основную функцию — ничуть не охладив разгоряченной головы.

Дерек не очень-то умел разговаривать, обычно он выражал любые эмоции действиями. Понятными и простыми, чтобы хорошо было видно горизонт результата. Впрячься, забрать откуда-нибудь, достать денег на очередную хуиту, молча и угрюмо пить плечом к плечу.
Рыси одиночки, зато оборотни живут в стае.
Сколько бы Дерек не плевался, точно его гладят против шерсти, а Нексус был ему стаей.
Названной стаей, не той, где ты родился.

— Сученыш свалил подальше от меня. Знает, что я бы его из-под земли достал и вытряс бы всю эту дурь. Есть курить? Уронил свои в какую-то лужу по пути, даже подбирать не стал.

Под «сученышем», понятное дело, подразумевался Люц. И да, Белл серьёзно считал, что из них троих только ему было бы под силу действительно что-то сделать с последствиями очередного лютеровского заскока.

Мигающая неоновая вывеска "Joe’s Diner" отсчитывала секунды в такт его сердцу. Михаил прижал ладонь к стеклу, наблюдая, как трещина на нем расходится звездой - словно напоминание о том, как давно он не касался чего-то столь же хрупкого. Земля всегда казалась ему слишком ломкой для вечности, даже человеческая душа - прочнее. Но сейчас именно здесь, в этой придорожной забегаловке, пахнущей прогорклым маслом и пылью, решалась судьба того, что он охранял тысячелетиями.

Дверь скрипнула, пропуская его внутрь. Воздух гудел от холодильника за стойкой, а лампы дневного света мигали, будто пытались стереть реальность. За углом, в полутьме, сидел он. Тень Люцифера падала на стену, искажаясь в рваных обоях - рога, крылья, когти. Облик Дьявола, не жителя небес. Скрытая глубоко внутри реальность, видимая лишь Архангелу. Впрочем, Михаил моргнул, а когда подошел ближе, перед ним был просто мужчина в черной рубашке с расстегнутым воротом. Брат пил кофе из потрескавшейся кружки, не глядя на него.

- Ты выбрал адское место для встречи, - с тихим смешком произнес Михаил, и слова затерялись в гудении люминесцентных ламп. Он сел напротив, и стол дрогнул - между ними всегда оставалась эта легкая, едва уловимая дрожь.

Люцифер поднял взгляд. Его глаза были как всегда: холодные, словно свет далекой звезды, погасшей до того, как ее увидели люди. Михаил помнил эти глаза сияющими. Помнил, как они смеялись, когда они вдвоем лепили галактики из звездной пыли. Теперь между ними лежала пропасть из пепла из тех же галактик.

Официантка с татуировкой змеи на шее принесла Михаилу кофе. Жидкость в чашке пахла горечью дешевой робусты. Он отодвинул кружку, и взгляд его упал на тарелку с пирогом. Вишни сочились рубиновым соком, пропитывая тесто. Люцифер отломил кусок, и алая капля упала на бумажную салфетку - символично.

- Зачем ты ее преследуешь? - без особых прелюдий спросил Михаил, но вопрос прозвучал не как обвинение, а как усталость.

Люцифер положил в рот вишню, не торопясь. Его пальцы, изящные и острые, напоминали когти хищника, притворяющегося ручным. Ответ был в каждом их вздохе, в каждом миге этой встречи: потому что она видела то, чего не должны видеть. Потому что ее сны прорастали в реальность корнями, и Люциферу нравилось рвать их, как сорняки. И немного потому, что иначе Михаил бы попросту не пришел. Не приходил ведь тысячелетиями до этого. Это... вызов?

Михаил сжал кулаки под столом. Он помнил ее лицо - Элиза, двадцать три года, рыжие волосы, веснушки на переносице. Она звала его "Микки" в своих молитвах, когда тени сгущались в углах ее комнаты. Он являлся ей в облике бездомного у метро, старика в парке, женщины с собакой. Стоял рядом, когда врачи в белых халатах вводили ей седативные, шепча, что ее "видения" - лишь болезнь. Но она знала. Видела сквозь пелену лекарств его крылья, спрятанные ото всех.

Люцифер доел пирог и провел пальцем по тарелке, собирая сладкий остаток. Его губы окрасились в багрянец.

- Ты все еще веришь, что спасаешь их всех? - мог бы спросить он. Михаил слышал этот вопрос в каждом движении брата. Вера Люцифера давно превратилась в насмешку, но Михаил цеплялся за свою, как за щит. И ему не слишком хотелось повторяться. Они выяснили все однажды и навсегда. И сколько бы обиды не сквозило в яко бы безмятежных движениях брата, что в действительности находился не здесь (не сейчас?), Михаил не мог ему предложить ни извинений ни раскаяния. Каждый сам - кузнец своей судьбы.

Он достал из кармана потертую фотографию. Элиза в больничном халате, с глазами, полными слез и немой ярости. Ее рука сжимала карандаш, на клочке бумаги - рисунок: архангел с мечом, пронзающий дракона. Она знала конец истории. И начало.

Люцифер посмотрел на фото, и в уголке его рта дрогнула тень улыбки. Или Михаилу лишь показалось? Архангел откинулся на спинку дивана, достал сигарету, прикурил, и дым заклубился между ними, как туман войны, войны из их общего прошлого (прошлого ли?). Михаил вспомнил, как они стояли плечом к плечу у врат Рая, до того как слова "падение" и "гордыня" стали клеймом. Тогда Люцифер был его зеркалом - тем, кто задавал вопросы, на которые Михаил боялся отвечать.

Теперь зеркало разбилось.

- Она не твоя, - твердо сказал Михаил, но это была ложь. Элиза принадлежала Всевышнему и вечности, а вечность пожирала всех.

Они оба знали: сегодня битвы не будет. Только тихий разговор, скрепленный горечью кофе и кислотой в горле. Сигаретный дым пролег сизым облаком между ними, а Михаил ждал ответного удара. Того, что Люцифер хранил для него не одно тысячелетие. Пришло время платить долги?

— эй, отдай! — шутливо оскаливается лютер, когда банка с кислым, успевшим нагреться энергетиком, оказывается в руках уилла, — c'mon, babybat!...

   лютер выразительно клацает клыками перед самым лицом бирса, пока тот картинно морщится, точно в банке плескалась крысиная отрава, а не кофеино-тауриновое пойло, ящик которого лютер уже практически уничтожил за последние дни. а что? второй раз сердце у него не встанет, не надо иметь ученую степень по кардиологии чтобы понимать, что организм вампира способен переварить без последствий и эту мерзость, и литры алкоголя, и даже те полкило мефа, что люц употребил за пару месяцев между концертами. а открывая энергетик в присутствии августа, стоит быть готовым к тому, что ты теряешь на него право собственности и он уже принадлежит упырю, который правдой или неправдой, отожмёт как минимум половину банки. благо бирса старый добрый монстр энерджи интересует слабо, а ангела и шторма и подавно.

   уилл возвращается к гитаре, пытаясь высечь из струн что-то приличное, получше задроченного до тошноты "smoke on the water". август пытается отвлечься на шум дождя снаружи, барабанящий по крыше автобуса. откуда-то снаружи раздаётся отборная каркающая ругань шторма, вызвавшегося поковыряться во внутренностях чёртовой колымаги, когда та встала посреди трассы и испустила дух, как хромая, косая кобыла, которую давно пора пустить на колбасу. если и было в планах позже собрать из снятых на телефон видео полноценный роадмуви для блога группы, то сейчас это всё больше напоминает некачественную порнуху. такой же поток мутных жидкостей и припадочного дёрганья без особого смысла.

   вообще-то август был против. не против автобуса, а против миссури в принципе. люц всё ещё считает, что они не достигли уровня крупных площадок. что их музыка годится только для прокуренных клубов средней паршивости с паленым пойлом и загаженными столами, где в туалете либо ебутся, либо нюхают всякую дрянь, либо всё и сразу, а копы стабильно пару раз в неделю укладывают присутствующих носом в пол и заставляют выворачивать карманы. но ребята практически выдвинули ему ультиматум, что если лютер хочет завывать свой заунывный мрачняк про "смерть — существо" со сцены в очередном баре в рино, то пусть делает это без них. денвер набил всем оскомину, их знает каждая паршивая блохастая собака, а музыкальная карьера сама себя не сделает. они топчутся на месте, как слепые котята, которых бросила мать. собирать стадионы август был готов только на словах и вот сейчас ребята дали ему увесистого пинка вверх по их карьерной лестнице, обозначив, что даже если август птица не летающая, то с ними точно придётся взять и полететь.

   август достаёт из кармана рваных — других у него попросту нет — джинсов телефон, тянется нажать иконку инсты, обновить ленту, но связи по прежнему нет. упырь капризно клёкочет, выразительно и громко, заставив уилла на миг отвлечься от гитары и метнуть в люца полный недовольства взгляд. хотя бы у них осталось по пакету крови в сумке-холодильнике. шторм хрен позволит слить с себя и полстакана, а уж тронуть своего любимого ангелочка тем более, за такие предложения можно и клыков не досчитаться. но ситуация накаляется, а у него даже белой запрещенки в зиплоке, помогающей расслабиться, с собой нет. ни грамма. чревато нарваться на копов на границе штата, да и объебанным вхлам его на сцену ребята не выпустят, чтобы август опять не опозорился сам и не опозорил нексус в музыкальном сообществе. ангел вечно ноет, что они хуево работают над своей репутацией и публичным образом. уилл громко взвизгивает, август тут же ловит запах крови от его порезанного пальца, и бирс тут же скрывается на улице, отшвырнув от себя не желающую идти на компромисс гитару.

   — scheisse... — лютер закатывает глаза так глубоко, как только возможно, — заебали. ненавижу блять этот сраный канзас.

   до сегодняшнего дня он тут не был ни разу, но уже его ненавидит. сбоку завозился адриан, лютер поворачивается в его сторону, наблюдая как харди сонно хмурится и разминает шею, пытаясь одуплиться и понять на каком он свете. брякнувшись рядом, ангел кладёт голову ему на плечо. август приобнимает парня и склоняется к нему в ответ.

    — не знаю, — вздыхает упырь, — наверное стоит всем отдохнуть и успокоиться. а то мы не досчитаемся водителя. ну или уилл со штормом опять поколотят друг друга и... и автобус всё равно не поедет. гостишку надо поискать. только связи нихуя нет.

   а в такой дождь поход вдоль дороги до ближайшего островка цивилизации значит для него примерно тоже самое, как поход в джунгли, где не ступала нога приличного человека. избалованный комфортом август уже представляет промокшие насквозь кроссовки, вымокшие волосы и заливающиеся за шиворот косые струи холодного дождя. простуда, конечно, из них четвертых грозит разве что адриану.

   — ебал я в рот такой поход, — констатирует вампир, — только вариантов у нас всё равно нет.

Время с Марой течёт иначе. Оно не линейное. Не то, к которому я привык за два с половиной столетия гонок по ночным улицам, застывших в засадах часов и мгновенных, кровавых развязок. А иногда и мучительно-долгих. По обстоятельствам.
Оно больше похоже на одну из её картин: многослойное, где краски накладываются друг на друга, создавая что-то новое, цельное, живое. Каждый слой - отдельный момент, запах, ощущение и все они вместе формируют странное, непривычное полотно под названием "мне спокойно".

Сидим постоянно в мастерской Марики, залитой косыми лучами заходящего солнца. Воздух густой, смешанный, из масляной краски, скипидара, лака и духов -  сладковатых, с едва уловимой, но цепляющей ноткой чего-то горького, вроде полыни или тмина. Этот запах стал для меня маркером этой новой реальности. Я наблюдаю за тем, что девушка делает. Всегда наблюдаю, когда есть возможность. Это моя базовая программа, вшитая в подкорку проклятьем и годами практики.
Я слежу за движениями кисти, точным и уверенным, за игрой света на влажном холсте, за тем, как Вольпе слегка морщит лоб, кончик языка зажимает между зубами, когда погружена в работу. Ни одна деталь не ускользает. Обычно этот навык служит мне для чего-то иного: чтобы заметить напряжение в плечах оборотня перед прыжком, чтобы уловить шёпот заклинания на древнем наречии, чтобы увидеть тень вампирской скорости в темноте. Здесь же мой талант работает на что-то другое. На считывание оттенков тишины, на запоминание изгиба брови, на понимание моментов, когда лучше промолчать, а когда вставить колкость, чтобы вызвать улыбку.

Художница передо мной - воплощённое "что-то другое" в моей вечности. Хрупкая, но не слабая точка спокойствия в постоянном, бесконечном движении охоты. Её дар - спящий вулкан, потенциальная катастрофа, я никогда не забываю об этом. Хотя, пока что извергается только красотой. Живым отражением мира,  что дышит на холстах и смотрит на меня с мольбертов её сновидений. И я здесь именно поэтому. Мой долг, моя проклятая миссия - гарантировать, что так и останется. Что выбор Мары всегда будет склоняться к свету. А мой - всегда быть готовым, если этот выбор изменится.

Сегодня вечером что-то щёлкнуло. Физиология, химия, накопленная симпатия, усталость от вечной бдительности...без понятия, что именно сработало спусковым крючком. Мы смотрели какой-то старый, черно-белый фильм, я, как обычно, отпускал свои саркастичные комментарии по поводу сюжетных дыр и игры актеров, а она смеялась, прикрывая рот ладонью, или задумчиво кивала, погружаясь в атмосферу старой ленты. И в какой-то момент, посреди очередной моей едкой ремарки, я просто… выключился, что ли. Не знаю, как назвать было это непривычное для меня ощущение, против вечной охоты, настороженности. Перестал сканировать пространство на предмет угроз, перестал просчитывать варианты развития событий на три шага вперёд, перестал ощущать вес пистолета под мышкой или холодок серебряного клинка у лодыжки. Я просто был. На потёртом диване, в лучах мерцающего экрана, в облаке запаха Вольпе. И это ощущение, почти музейное для меня, было настолько непривычным, что его почти что можно было принять за головокружение. А всё, что осталось мне - среагировать на это правильно.

Поворачиваюсь к Марике, откинувшись на спинку дивана. Она что-то говорит, жестикулирует, объясняя какую-то трогательную ей сцену, чем та её зацепила. И отражённый свет от телевизора играет в её глазах, делая их бездонными, как ночное небо. В них правда нет ни капли той тьмы, что я привык выискивать и уничтожать. Ни тени лицемерия, жажды власти или искаженного страхом безумия. Только чистая, немного наивная глубина и искренняя увлеченность. И мне кажется в этот момент, что пора. Это даже не какой-то внутренний вопрос, не внутренний спор. Констатация. Тактическое решение, принятое на основе анализа всех вводных.

Во мне нет романтики в том виде, в каком её описывают в книгах. Точнее, она там, наверное, где-то есть, но спрессована в алмаз под тоннами опыта, крови и вынужденной жестокости. Так что, моё решение логично. Естественное продолжение симпатии, простого человеческого притяжения и той тихой, странной связи, что начала медленно формироваться между мной и Марой за недели наблюдений. Я не страдаю, не мечусь, не сомневаюсь. Не задумываюсь над вопросами о морали или о последствиях. Просто чувствую, что момент правильный. Выверенный, как прицельный выстрел. Как щелчок затвора у камеры профессионала. Всё сошлось: свет, композиция, настроение.

Так  что, действую без моей привычной охотничьей стремительности. Без агрессии, с которой я обычно закрываю дистанцию с целью. Наоборот, стараюсь действовать медленно, провокационно. Даю Вольпе шанс отстраниться, увидеть в моём внезапно изменившемся взгляде всё то, чем я являюсь на самом деле - не детективом Хиллом, а старым довольно существом, несущим смерть. И испугаться. Отпрянуть. Дать мне понять, что я ошибся в расчётах. Что между нами нет ничего, всё остальное - мои личные придумки. Её тест это точно такой же, как и мой, в моменте.

Но, кажется, девушка напротив не боится. Она замирает, глядя в мои глаза. Её дыхание становится чаще, глубже, во взгляде нет ни одной мысли в стиле "какого чёрта ты собираешься сделать". И это единственный сигнал, что мне сейчас нужен. Зелёный свет. Разрешение на сближение.

Наклоняюсь. По-прежнему осторожно. С её ранимостью, стеснительностью - никакой агрессии. Пространство между нами, мучительно долго, сокращается до нуля. Прекрасно чувствую исходящее от Марики тепло, тот самый сладковато-горький аромат, что стал для меня синонимом этого странного укрытия. А затем - сам контакт. Физический, наконец-то. Мы долго вокруг этого ходили вдвоём, осторожно, Но, для всего должно когда-то настать время.

Губы Мары мягче, чем я ожидал. Гораздо мягче. Нежнее. Нет никакой ослепляющей вспышки чувств, никакого перерождения, никакого катарсиса. Это не падение в бездну, очевидно - туда я отправляю провинившихся. Это....точное попадание. Словно я два с половиной века нёс в себе разобранный паззл, механизм с недостающей деталью. И вот она, эта деталь, наконец-то встаёт на своё место. Тихо. Бесшумно. Неизбежно. Без фанфар, но с ощущением глубочайшей, почти архитектурной правильности.

Не закрываю глаза сразу, пока целую  Вольпе, продолжая наблюдать за её реакцией в миллиметрах от себя, видя размытые тени её ресниц, ощущая легкое, почти невесомое движение её губ. И только потом, убедившись, что никакой тревоги, никакого отпора нет, позволяю себе погрузиться в само ощущение. Оно простое и сложное одновременно. Тепло. Мягкость. Влажность. Вкус чая с бергамотом, который девушка недавно пила. И, что самое невероятное, абсолютная, оглушительная тишина в голове. Та самая тишина, которой там почти никогда не бывает. Мой мозг, всегда просчитывающий угрозы, оценивающий расстояния до оружия, сканирующий окружение на признаки магии или опасности, на одно это мгновение просто стал наконец свободным. Оставив после себя только чистый, немой, необработанный сенсорный опыт. Никаких мыслей. Только чувства. Это было даже не наслаждение. Это было отсутствие всего остального. Мир сузился до точки соприкосновения.
Я никогда не чувствовал Мару  как сверхъестественное существо. И это в ней было самое удивительное. А ещё, почему-то правильное для меня лично.

Наши губы размыкаются. Я отодвигаюсь от девушки ровно настолько, чтобы снова видеть её красивые глаза, её смущённое лицо. Чтобы дать ей пространство и возможность протестовать, если это необходимо. Или обдумать происходящее, если необходимо, а она пока не разобралась в собственных чувствах. В ней читается смятение, лёгкий шок, но, кажется, не испуг, в свете изменения наших отношений. Никакого отторжения, никакого негатива. Только тихая, разбегающаяся по лицу волна осознания. Хорошо. Отлично, даже. План "А" сработал.

Внутри всё удивительно спокойно, как на поверхности глубочайшего омута. Никакой бури. Моя миссия никуда не делась. Моя готовность действовать естественно тоже. Где-то на самой периферии сознания, в  холодных, бронированных бункерах, уже крутится безэмоциональный, стальной крюк плана "Б", на случай, если этот дар Пигмаллиона когда-нибудь повернётся не той стороной, а оживлённые краски потребуют чьей-то крови. Я всё так же тот, кем был создан больше двух веков назад: оружие против нечисти, щит обычных людей. Проклятый страж на пороге, за которым бушует тьма.

Но теперь, в самом центре этой бесконечной войны, появилась крошечная, тёплая, хорошо охраняемая точка. Укрытие. Тихое место. И этот поцелуй просто ключ, что открывает нужную дверь. Не более, но и не менее.

Усмехаюсь про себя, чувствуя, как привычная маска насмешливого детектива, что вечно рядом, снова надёжно ложится на моё лицо, пряча всю древнюю тяжесть за легкомысленным выражением. Да, всё работает именно так. Как должно. Пока Мара выбирает свет, я буду охранять и её, и этот свет от всего остального. От мира. И от неё самой, если понадобится.

А то, что произошло только что, ну....я лично считаю, что приятный бонус. Хорошее тактильное напоминание, что помимо смерти и стали, в этой вечной проклятой жизни есть ещё кое-что. Что-то мягкое, тёплое и пахнущее красками и полынью. Не знаю, надолго ли. И не загадываю.
Но пока что - принимаю к сведению. И к действию.

- Тебе нормально? Обычный, естественный вопрос, пока заглядываю в глаза, а дыхание не выровнялось у обоих, сердцебиение не замедлилось. Всё ещё можно откатить, переиграть - никаких критических последствий, в общем-то. Как по мне, так к этому давно шло. Как по логике - почему бы и нет?

Так что, Маре если нормально, то мне тоже. Если же нет, то мы просто забудем об этом. Откатимся до ролей безмолвного наблюдателя и охранника, друга, что помог отца найти, по официальной версии. Она не знает, кто я. Не знает, почему столько времени рядом. Не знает, в чём подоплёка истории кроется и кто я есть.

Всё, что остаётся ей сейчас, так это самое очевидное - ответить на мой вопрос.

Пандемоний (от др.-греч.  — «всё» и  — «бог», «дух», «демон») — тот, кто пал первым с небес, стал величаться Пандемонием, родоначальником грехов, похоти, разврата, а Пандемониум — место, сбор всего развратного, греховного в подземном мире, другими словами — ад.

Аларикус обладал специфическим чувством юмора, в том числе, когда подбирал имя для своего клуба.
Во-первых, это было красивое греческое слово.
Во-вторых, неоднозначный собирательный образ.

Вывеска была ярко-красной и периодически в ней гасли и вновь вспыхивали все буквы, кроме demon.  Концептуально. Вырвиглазное подчёркивание.
Всё равно никто из людей не затруднит себя даже тем, чтобы погуглить значение названия.

Интерьер был похож, в общем-то, на большинство клубов — зона столиков на двоих и четверых, пара уголков для совсем больших компаний, диванчики, вип-ложа, танцпол, диско-шар.
Широкая полированная барная стойка и ряд высоких стульев.
Красный и фиолетовый цвета.
Пульсация ритма из колонок.
Подиум для стрип-танцев.

Честно говоря, магия в Азии и её основы, методы, утверждения — разнилась, в зависимости от эпохи, страны и ещё десятков других пунктов, вплоть до климатических условий или того факта, кто кого захватил в очередной войне.

Аларикуса всегда завораживала, скажем Индия, Персия, Греция — тех времен, когда носили цветные шелка, кольца с драгоценными камнями, звенящий металл тонких цепочек. Он и сам хотел бы такое носить, зачем-то искренне веря, что земная мода снова дойдёт и до подобного на очередном витке циклической спирали.
Германия, да и вся Европа сейчас не могла предложить в этом смысле...чего-то эдакого.

К слову в Японии существовали инугами — дух-слуга, которого колдун получал, путём жестокого умерщвления собаки.

В Китае почитались драконы, в Корее процветали Девятихвостые лисы. Фамильяр может принять облик многих животных.
Аларикус искренне считал, что помощник чародея или чародейки и недобровольная, односторонняя с ним связь: искажает саму истину подобного деликатного симбиоза, при сравнении с природными явлениями. Всё равно что солнце бы светило по чьему-то жёсткому приказу. С другой стороны, во многих религиях так есть.
И будет свет.
И стал свет.

Связь между магом и фамильяром, как её видел Аларикус — легче пера, тоньше паутинки, хрупче крыла бабочки. Нечто... что трудно создать, тяжело разорвать и ещё тяжелее удерживать, к чему необходимо прилагать постоянные взаимные усилия.

Сейчас он не слышал мысленных ответов пса, если тот отвечал, но всё остальное поведение и даже выражение морды было...читаемым. Аларикус понял, что они договорились. Пёс принял предложение рискнуть, ведь оно отличалось от его прошлого, абсолютно предсказуемого, существования.
— Спасибо. Я постараюсь тебя не подвести.

Он замолчал, вновь переведя взгляд на воду, давая им обоим немного переварить мысли обо всем, что было сказано. Особенно не следил за тем, сколько времени прошло, но уже темнело, когда повернулся к псу и сказал:
— Ну что, идем?

Взял поводок, дождался и пошёл в сторону замка, подстраиваясь под медленный темп шага пса. Приближение каменной громады явно заставляло того нервничать, волноваться и ожидать худшего.
— Не волнуйся, здесь все слишком заняты, чтобы круглосуточно шастать по коридорам. На нас никто не обратит внимания.

Комната Аларикуса была на втором этаже, в дальнем конце коридора и их шаги отдавались гулким эхом, отражаясь от стен. Внутри комнаты, довольно быстро, обнаружилась проблема. Пёс вонял.
Собственно, псиной и всеми подробностями жизни в том грязном сарае.
— Та-а-ак, ладно. Есть проблема. Но сначала я обещал тебе мясо. Скоро вернусь. Сиди около дверей, ясно?

Аларикус вышел, теперь ему надо добыть чашку еды для Пса и попросить принести огромное корыто горячей мыльной воды. Естественно, убедив всех в том, что с вонючим никчемным псом невозможно находиться в одном помещении, а это надо для его экспериментов.
Что и у кого попросить он нашёл в течении пятнадцати минут, вернувшись в комнату с глубокой железной чашкой обещанного мяса.
Улыбнулся, поставив её около пса.
— Я бы сам попробовал первым, чтоб доказать его безопасность, но не буду, прости.

Аларикус сцепил руки за спиной и прошёлся из стороны в сторону. Комната была не очень большая — окно, на окне книги, какие-то бумаги, бордовые занавески. Кровать, платяной шкаф, стол со стулом, ковёр на полу. Ещё у стены напротив кровати был камин, но сейчас он не горел, чернея пустым квадратным провалом в стене.
Аларикус щелкнул пальцами и зажёг свечи в кованых подсвечниках. Электричества в замке Байн не было.