ИЩУ СОЗДАТЕЛЯ
[ulrich schultz |~230 ^y.o.]

fc: andreas pietschmann
эй, привет, моё прекрасное безумие.

// О ПЕРСОНАЖЕ

   диверсант и подрывник в прошлом, ныне успешный и талантливый кибертеррорист.
известен примерно под десятком разных имён, первый раз засветился как ульрих ван дер берг, что позволяет сделать выводы о голландском происхождении. выходит в эфир из года в год под позывным «цверг».

   ульрих — заклинившее в положении выстрела оружие. ульрих — острый и резкий как выкидной нож. самодовольный сукин сын, наглый и дерзкий, пока просчитывают его следующий шаг, он уходит ещё на два вперёд. всегда маячит под носом, делает вид, что его вот вот поймают.
и снова ускользает.

   адерматоглифия, то ли врождённая, то ли полученная до обращения искусственно, заставляет интерпол захлёбываться слюнями от гнева — цверг как призрак, нет отпечатков, а потожировые и днк он умело не оставляет. увидеть, засечь его так же сложно, как коснуться собственного носа кончиком языка. сам факт, что он насмешливо прокручивает перед носом спецслужб абсолютно клоунские фокусы, не даёт спокойно спать многим оперативникам. всем хочется верить, что цверг — это фикция, что его образ сложен из целой группы преступников.
ведь нет следов, нет человека, да?

   ....но потом система взламывается настолько чисто, что не удаётся найти ни единого следа стороннего программного обеспечения, а хриплый голос из захваченной частоты звучит так же уверенно, как и полвека назад:
— это цверг. скучали? в здании администрации заложена бомба. и я не побоюсь её подорвать к хуям, ребята. слушайте мои требования...

   первый дошедший до наших дней след цверга обнаруживается в архивах ныне разбитого и разваленного императорского ковена в дореволюционном санкт-петербурге, где ульрих упоминается как политзаключенный, приговоренный к смертной казни, но в какой-то момент снова оказывается на свободе. затем его след обрывается на годы, возникает снова в кёнигсберге, где ульрих сколотил свою антифашистскую ячейку и вместе с группой таких же отбитых идейных последователей кошмарил фашистов.

   снова четверть века без намёка на деятельность цверга и сразу теракт. цверг взламывает систему безопасности немецкой тюрьмы штаммхайм, где сидит добрая половина участников "rote armee fraktion" вместе с лидерами первого поколения. цверг публично берёт на себя ответственность за добрую половину деяний группы, требуя отпустить своих братьев по оружию. иначе на воздух взлетит что-то повеселее и побольше, чем машина чиновника.

   след снова пропадает. кажется, что цверг канул в небытие.
но нет.
волна взломов и краж средств с государственных счетов в 2010м в колорадо. сработано настолько грамотно и быстро, что никто не успевает схватиться за хвост взломщика. лишь на почту департамента полиции приходит одна единственная фраза:

— это цверг, скучали?

oomph! – kein liebeslied
в нашем языке есть слово «hassliebe»
    воспоминания о шульце словно заноза, впившаяся глубоко под кожу. то ноет тупой болью, то вспыхивает острой вспышкой ярости. лютер прикрывает глаза, и образ возникает сам собой. крепко сбитый, словно из камня высеченный, с грубыми чертами лица и пронзительным, цепким взглядом. выглядит лет на сорок, первая проседь в висках. ульрих шульц. его создатель, его наставник, его… мучитель. первое, что приходит на ум – это запах. запах дешёвого табака и старой кожаной куртки, пистолетного пороха и оружейного масла, смешанный с металлическим запахом крови. шульц всегда пах так – запахом выживания, запахом улиц, запахом опасности.
  лютер помнит, как шульц смотрел на него – жалкого, испуганного мальчишку, не понимающего, что происходит. шульц был тогда другим – ещё более жёстким, но справедливым. он приютил лютера, которому по хорошему и идти-то было некуда после воскрешения из мёртвых. шульц учил его драться, воровать, лгать – всему, что нужно было, чтобы выжить в этом жестоком мире. шульц с младых клыков был преступником, отбросом общества, но в его глазах лютер видел что-то ещё – сломанную гордость, затаённую боль. и странную, извращённую форму любви. шульц таскал его за собой, словно талисман, прикармливая своей кровью, чтобы август не сгинул от голода и не вздумал уйти. ульрих говорил, что делает это для того, чтобы лютер не нажил себе проблем, но лютер чувствовал, что это не вся правда. эго шульца нуждалось в лютере. в этом беспомощном, благодарном мальчишке, который смотрел на него с обожанием.
[...]
  август делает паузу, прикидывая, как объяснить всё просто и доступно. чтобы бирс понял всю серьезность сказанного и не свёл всё в шутку. интерес уилла ему понятен, но сейчас главное сразу расставить все точки над и. люц вспоминает их первое с шульцем диаблери. по загривку пробегают мурашки тревожности. это было... грязно. жестоко. шульц не церемонился с ним, не спрашивал согласия, просто взял то, что хотел. лютер чувствовал его силу, его ярость, его боль, проникающую в каждую клетку его тела. это было одновременно и как настоящее изнасилование, и в тоже время как что-то большее. что-то, что связало их невидимыми нитями, что сделало его зависимым от шульца. опьяненный чужой кровью, август боготворил шульца. тот был для него и отцом, и старшим товарищем, и любовником, и господином. лютер боготворил его, несмотря ни на что. даже закрывал глаза на то, насколько шульц был груб и жесток с ним. лютер отказывался принимать, что ульрих использовал его.

   зависимость, которая излечивается, но оставляет огромный, грязный отпечаток. отпечаток шульца – это сплошное противоречие.
переплетённые мёртвым узлом любовь и ненависть, благодарность и обида, страх и восхищение.
шульц — его проклятие и его благословение. тот, кто сломал его. и тот, кто кропотливо собрал его заново.
и лютер до сих пор не знает, что из этого хуже.

---

   паническая атака словно цунами сметает всё на своём пути. в груди разливается ледяной ужас, сковывающий тело и парализующий волю. слёзы уже не капают, а бегут ручьями. больше не его собственность. сколько ещё лет пройдёт, чтобы нутро перестало выворачивать наизнанку каждый раз, когда его имя вспыхивает в памяти?
— это я виноват, — едва слышно сипит лютер, — я сам... во всём виноват.
   в голове вспышками обрывки воспоминаний, тело сводит судорогой, август задыхается в слезах. шульц. одно имя – и перед глазами восстает ад. жестокое, лишенное эмоций лицо. во взгляде безжизненная ледяная пустыня. социопат, хладнокровно наблюдающий за чужими страданиями. сведенные к переносице тёмные брови, небрежно разбросанная клочьями седина в густой бороде, на всё посмертие отпечатавшиеся шрамы на лице. они одного роста, но рядом с ним август ссутуливается, стараясь казаться меньше, весь сжимается. грубые руки, оставляющие на теле синяки и ссадины. унизительные, небрежно брошенные слова, выжигающие в сердце дыры. каждое сочится презрением и разочарованием. он таскает его везде за собой как сломанную игрушку, словно надеясь, что когда-нибудь та починится.

   — хочешь жрать — отрабатывай, пользы от тебя никакой -

---

// ДОПОЛНИТЕЛЬНО
если ты придешь и скажешь "аксель, ко мне", я кончу и упаду тебе в ноги
если коротко - ульрих планировал завербовать августа(тогда ещё девятнадцатилетнего акселя манца) в raf и сделать из него городского партизана, пока ещё август был человеком. но в один прекрасный (нет) день, август погиб на глазах ульриха и тому пришлось действовать решительно и дать вторую жизнь. август - большое разочарование ульриха, ведь у лютера тонка кишка даже пистолет в руки взять. много лет бок о бок под заголовком "шайсе, ну ты и тряпка." и надежд, что что-то изменится, пинок под задницу в самостоятельную жизнь.
имя неменябельно.
   у нас есть своя опездальская тусовочка, есть с кем поиграть, есть сюжеты, задумки и всратый чяч в телеге с мемасиками. посты раз-два в неделю, реже не рассматриваю. пишу лапсом от 3к и выше. не призываю таскаться со мной по сюжету, заявочка про стеклянные флешбеки времён германии 1980х и "слышь, я больше не твоя собственность" в настоящем. ведь стоило мне остаться одному, разругавшись со всеми, кто мне дорог, ты постучал в мою дверь.

пример поста1

август выразительно кривится под увещевания пса про градус монструозности в их окружении и ему хочется плеваться. вместо этого люц делает ещё одну затяжку и морщит нос. он согласен со всем, пусть пёс обыденно резко констатирует очевидные факты. что ебаный шульц, что ебаный бирс-старший. две отцовские фигуры в их с уиллом никчёмной жизни, не обставившие после себя ничего кроме искренней, душу выжигающей ненависти. у каждого из жертв их воспитания внутри пепелище, на котором кроме колючего кривого куста ничего больше не вырастет. у ульриха, тем более, таких мальчишек как юный аксель было огромное множество. цверг уже знал, что сделать, где властно надавить, чтобы поползли первые трещины. и продолжал наступать на те же грабли, то ли в силу скверного характера, то ли намеренно зациклившись на собственных амбициях, играючи ломая одного мальчишку за другим. ломать акселя было не сложно, он как бездомная шавка бегал за каждым, кто проявит к нему жалкую каплю внимания. простите родителей - вещают в сетях психологи. модный тренд с сопливым высказываниями про то, что они, бедные-несчастные, тоже живут эту жизнь первый раз. августу наплевать. он не простит ни отца, ни ульриха. даже если шульц лично будет валяться у него в ногах.
  дикон видел в нём чудовище. единожды. там, после концерта. и не потому что думал, что лютер убийца. увидел налившиеся кровью глаза дикон только в момент, когда имел неосторожность толкнуть бирса. в лютере что-то перещёлкнуло настолько, что он готов был сломать шею собственной человечности и вцепиться псу в глотку.
  к концу тирады пса августу и вовсе хочется встать и уйти. с псом вечно так. он общается в удивительно саркастической манере, умудряясь унизить августа три раза и столько же реабилитировать только в одном предложении. а люц думает, что пора свалить на притон к кайлу, спустить последние бабки на что-нибудь позабористее и въебаться так, чтобы мозг потерял всю оставшуюся связь с телом. там же и насосётся с какой-нибудь дурёхи, поведшейся на его смазливую харю. упырь нервно кусает фильтр сигареты и отводит взгляд. а жрать-то хочется.... сил никаких нет. и август уже не уверен, что к концу их задушевного разговора люц не начнёт проявлять к оборотню гастрономический интерес. он рассчитывал, что оборотень смилостивиться, выебет из лютера все его загоны, снисходительно выдаст подачку и отправит того восвояси пинком под зад,.
 
  - кровь дикона густая, тёмная, звериная -
                  - жажда алым маревом вспыхивает перед глазами, август морщится, тихо рычит -

  ... но заливает в глотку ещё полстакана виски разом, клин клином, тушит один пожар другим.
- пиздишь, - вяло фыркает лютер, - специально, чтоб меня снова в дерьмо носом ткнуть.
  да не похоже, в том то и дело. что торка жизнь выебала ещё хлеще, чем его, август догадывался. в некоторые моменты оборотень делался настолько душным и мрачным мудилой, будто груз собственного прошлого скатился с его плеч не до конца и теперь давит ему на яйца. лютер слушает молча, уткнувшись взглядом в стакан, где плещется ненавистное им пойло. август так и наполовину лежит на столе, уронив на него впалую грудь, подпирает подбородок рукой, пытаясь смотреть куда угодно, но не торка. мелко дрожит, облизывая выступившие кончики клыков, и тут же прячет их под губой. вся эта горькая исповедь пса только подтверждает догадки лютера, почему он выбрал тусоваться с кучкой отбросов, которые если не найдут способ убить себя сами, так обязательно нарвутся на кого-нибудь, кто прекратит их больное существование. они похожи. даже слишком.
неправильные, поломанные, обреченные сдохнуть в какой-нибудь сточной канаве.
  зато стало понятно, откуда в диконе такая ненависть к вампирам. это сейчас августу позволяется многое, а раньше даже при банальном рукопожатии дикон корчил такую гримасу, будто его, неровен час, стошнит от одного факта, что он касается ожившего мертвеца. точно лютер чумной, спидозный и вшивый одновременно.

- предпочитаю называть нас немёртвыми
- а я предпочитаю сносить вашей пиздабратии башки, так что ебало на ноль, клыкастый

   - не очень то смешно, - отрицательно мотает головой август, - мне скоро 70, а все считают меня малолетним придурком. и ты считаешь, не пизди.
люц, уилл, шторм, энджи. весь их квартет пидормотов дикон считает существами, остановившимся в развитии где-то на уровне раннего пубертата. менее критичен торк разве что к дереку и то из-за того, что тот такой же грубый и резкий, как и сам торк. адриан в его глазах нежная сюсичка, нервно озирающаяся в поисках мамкиной юбки, люц - тщеславный говнюк, который только и ищет, где бы вмазаться и у кого отсосать. с бирсом оборотень ещё на больших ножах и люц побаивается их оставлять вдвоём без присмотра.
- добро пожаловать в клуб, - август нервно посмеивается, - я до сих пор не знаю, был ли мой папаша мне родным. он так не считал. из-за этого, - август двумя пальцами оттягивает оба нижних века, уставившись на оборотня разноцветным взглядом, - или просто искал повод выставить мою мать с голой жопой и мелким выблядком на мороз. и нет, он знал, что от ебли получаются дети. просто решил, что передумал, а прибить на тот момент по закону меня уже было нельзя.

пример поста 2

— твою мать, твою. мать. - с бледных губ упыря срывается ворох ругательств то на английском, то на немецком, переходящих в неразборчивое шипение.
   холодильник в гримёрке нексуса полон алкоголя, но самого главного в нём нет и быть не могло. лютер знает это потому что решил не тащить в автобус сумку с хладагентом с кровью, понадеявшись, что голод его не припрёт. собственная беспечность это проблема, решение которой он не нашёл. или плохо искал. август лютер - полный идиот. он скидывает на пол потную футболку, запинывая её под стул. ему не помешал бы душ. упырь корчит максимально недовольную и кислую мину, точно ему смачно плюнули в любимое каберне совиньон у него на глазах. люц потягивается, неторопливо разминает узкие бледные плечи и болезненно морщится. под рёбрами начинает ворочаться несвоевременное желание затащить в даркрум пару молоденьких пьяных в дым дурочек. трахаться с ними люц, разумеется, не собирается. вместо этого упырь плашмя падает на стоящий на противоположной стороне от зеркала диван и крепко зажмуривает глаза, прислушиваясь к ощущениям. перед веками скачут дурацкие цветные огоньки, ритмично, в унисон гудящей в ушах крови. может показалось? рановато, он ел пару дней назад и искренне полагал, что его не накроет в самый неподходящий момент. за почти полвека хочешь-не хочешь, а выучишь свои новые биоритмы поминутно. только в этот раз он не учел стресс, накосячивших звукарей, пробитое колесо автобуса и сочетание мелких неурядиц  любезно помогло ему напсиховаться и сголоднуть на сутки раньше обычного. будь люц человеком, лежал бы сейчас спокойно и приходил в себя, унимая бешено колотящееся сердце. мандраж от страха неудачи медленно спадает; он начал отпускать ещё в тот момент, когда он на негнущихся ногах шёл по тёмному коридору и тихо повторял себе под нос одну фразу — у нас получилось, у нас получилось... ну правда, всё прошло даже лучше, чем люц ожидал. первый выезд за пределы города за долгое время можно считать успешным, а ведь август открещивался от тура до последнего, пока остальные члены нексуса не припёрли его к стенке. он не считал их уровень местечковой знаменитости достаточным для выхода в широкие массы. стадионов они пока не собирают, кочуя от одного захолустного клуба к другому, все места их появления примерно одинаковой степени паршивости. публика там соответствующая. молодая и злая, готовая до хрипа орать ему в унисон «искусство — хуйня», заливаться всем, что горит и нюхать в туалете всё, что нюхается.
   лютер ворочается с боку на бок, долго ищет удобную позу. затихает и прячет лицо в ладонях. руки, впрочем как и всегда, ледяные. болезненный спазм скручивается в подреберье, заставляя упыря тихо зашипеть и шумно сглотнуть выступившую слюну. это не просто жажда, это не пересохшее после концерта сорванное горло. это разгорающееся в груди адское пекло, которое не потушить стаканом холодной воды. это иглы под кожей, вонзающиеся разом при малейшем движении. попытка удержаться на шатком мостике, делящем человеческий разум и звериный инстинкт. на очень херово сделанном мостике, раскачивающемся от малейшего дуновения ветра. каждый раз ему хочется исчезнуть, раствориться в сигаретном дыме, висящим под потолком клуба, лишь бы избавиться от этого невыносимого желания, мутящего разум. сколько раз ульрих находил его в состоянии, в котором озверевший лютер готов был броситься на первое попавшееся живое существо. ульрих не ругался, не смотрел с отвращением на попытки его непутевого дитеныша бойкотировать новую реальность. он просто ждал. и дождался момента, когда Люц смирился.
    мутит и физически. август привстаёт и тянется к наспех заткнутой пробкой бутылке вина. половину он влил в себя перед началом концерта. обычная еда и алкоголь забивают голод, но ненадолго. любая еда, даже самая хорошо приготовленная, на вкус ощущается всё равно, что картон. ну или побелка. не противно. нет ни малейшего намёка на вкус, но желудок забивает и на том спасибо. с алкоголем дела обстоят повеселее. без красного вина и джина Люц сдох бы раньше чем пришла жажда крови. люц делает отрывистый глоток. вино оседает на побледневших губах, немедленно окрашивая их в бордовый.
— очень, ссука, вовремя, — хрипит вампир, вытирая губы тыльной стороной ладони и рывком отлепляет себя от дивана.
    надо одеться и выйти. пока не стало слишком поздно. сейчас на нём точно повиснет какая-нибудь вмазанная кислотой идиотка, готовая залезть ему в штаны, а там дело уже за малым. искать уилла или кого-то ещё из нексуса нет смысла, все задолбаны ровно настолько, чтобы втащить ему за простую просьбу. люц прислушивается к шагам за дверью, дожидаясь, пока те растворятся в гуле музыки. вампир натягивает первую попавшуюся чистую футболку и откидывает сбившиеся на лицо волосы, не переставая прислушиваться к коридору за дверью. лучше бы этой самой идиотке оказаться поближе.
за дверью на него разом обрушиваются запахи и звуки, неоновые огни режут густой сигаретный дым. Воздух в клубе точно пронизан электрическими разрядами. добираясь до барной стойки, вампир небрежно бросает:
— смерть после полудня. абсента побольше.
он хватает бокал не глядя и выпивает почти залпом, игнорируя жар от прокатывающегося по пищеводу пойла. сводит скулы, взгляд лютера скользит от человека к человеку, оценивая каждую потенциальную жертву. люц неторопливо проводит языком по клыкам. нетерпеливости в нём давно нет. только какая-то ленивая уверенность от знания, что рано или поздно, его голод будет утолен. привычная игра, в которой он неизменно выигрывает.
— о, это ты, — рука ложится на плечо, чьи-то пальцы игриво пробегают по его шее. люц поворачивается к источнику звука, — ну ты...
— ну я, — усмехается август, — люц. можно просто август.
упырь всматривается в блестящие глаза девушки и мягко, по-кошачьи улыбается. само невинное очарование, а недохлая кровососущая тварь. смотрит на растрепавшиеся русые волосы, на смазавшийся от пота макияж. изящная, в неприлично короткой юбке и абсолютно пьяная.
— элис, — протягивает наманикюренную ручку девушка, — неплохо исполняешь, август, — хихикает она и тянет упыря за руку, — злободневно, я бы сказала.
— спасибо, — кивает он, — а ты сейчас пойдёшь со мной, не привлекая внимания. — люц понижает голос до шёпота, фокусируя взгляд. — ты очень этого хочешь.
    в пошлом неоновом полумраке хитро блестят разные глаза упыря, голубой и зелёный, а зрачки сужаются в вертикальные щели. август мелко облизывает кончики клыков и снова прячет их под губой. вампир воровато озирается. кто-то самозабвенно сосётся по углам, кто-то ловит приход, кто-то вливает в себя уже десятый коктейль, мало соображая, что творится вокруг. на входе в расположенную неподалёку випку люц быстро показывает пропуск и тенью ныряет в маленькое помещение, увлекая девушку за собой. та только снова пьяно хихикает, безвольно повисая у него на плече. тут и фокус с феромонами особо не нужен, и так на ногах едва стоит, запах её перегара прочно въедается в ноздри. иногда люц ненавидит свой нюх. он морщится, падая на самый дальний от входа обшарпанный и обитый плешивым бархатом диван. упырь не теряет время зря. пока гремучая смесь внушенного и опьянения ещё сильны в девушке, пока они заставляют её забраться к нему на колени, самое время начать действовать. убедившись, что вокруг никого, люц сначала ловит тянущиеся к нему губы поцелуем, но тут же спускается к шее, не встречая сопротивления. вдыхает запах кожи и приторного сладкого парфюма. в другой ситуации он поигрался бы подольше - девчонка действительно симпатичная, сладко пахнет и тянет руки к пряжке его ремня. но болезненный укол голода вытесняет другие потребности. клыки пробивают бьющуюся под кожей вену с хирургической точностью и после первого глотка ломота в теле начинает его отпускать, разгоняет туман в голове. жертва не реагирует, только больше податливо льнёт к рукам люца. он никогда не берёт больше, чем надо. ровно столько, чтобы укушенный не нуждался в медицинской помощи. его схема с кормёжкой на пьяных идиотках никогда не давала осечек. не даст и сегодня, правда?

               [и все тянут лапки потрогать искусство, вкусивши дары,
                                                                     но правда в том, что вы просто кормушка для моей
                                                                                                                              прожорливой чёрной дыры.]