Казалось бы, принцессам должно житься легко, на то они и принцессы. Только вот, видимо, мы с сестрой не входим в эту категорию. В нашей жизни никогда не было все просто и понятно. Я предполагала, что Аид не похож на пушистого котенка, но и не догадывалась о том, как быстро он принимает решения. Может, конечно, моя жизнь для него ничто, но для меня она была ценна. Оказалось, что упустить этот дар проще простого. Секунда и тебя больше нет на этом свете. Я не успела даже испугаться, ощутить боль, все произошло за какие-то доли секунд. Ощущение легкости накатило резко, словно моя земная оболочка все это время тяготила меня. Я ощущала другие души рядом, чувствовала их страх и по мере того, как до меня доходила суть произошедшего, я стала тоже ощущать ужас. Я даже не догадывалась, что души и правда ощущают себя так, что Аид руководит ими словно марионетками. Я не успела "насладиться" ощущением того, что я мертва, Бог Смерти быстро воскресил меня, но стоило моей душе снова оказаться в смертном теле, как я ощутила усталость. Удивительно, что мы люди этого не ощущаем. Для Аида же все эти манипуляции были сущим пустяком, игрой. Он даже не думал о том, что я чувствую. Я снова ощущала запахи, легкую головную боль, а это означало, что я и правда жива. Его слова о родителях, заставили меня хоть немного сосредоточиться. Неужели он правда это сделает?! Мы вдруг оказались в удивительном месте. Я ощутила приятный ветерок, запах свежей травы и цветов. Мы словно находились и не в Подземном мире вовсе. Никакого намека на страдания и запах серы. Я стояла посередине бескрайнего поля, небо было голубым-голубым, без единого облачка. Повсюду летали бабочки, пчелки, слышалось даже пение птиц. Вдали виднелись деревья и даже, кажется, гладь реки. Я прищурилась и увидела, как довольно на приличном от меня расстоянии появились две фигуры. Сердце было готово выскочить из груди. Я обернулась на Аида, но он как ни в чем не бывало сидел на кресле и читал газету. Я сделала один шаг, затем другом, а потом пошла навстречу. Чем ближе я подходила тем больше видела деталей. Это определенно были двое людей, одетых во все белое и они держались за руки. Когда мое зрение наконец смогло различить их лица, я была готова закричать от радости. Я не выдержала и со всех ног рванула к родителям. Они улыбались, раскрыв мне свои объятия, в которые я рухнула словно в прохладный водопад жарким летом.
— Мама... папа..., — шептала я, вжимаясь в них.
Их тела ощущались такими реальными, родными, что я вдруг пожалела, что не могу разделить это мгновение с сестрой. Уверена, она бы хотела оказаться здесь, обнять их, поговорить с ними.
— Родная..., — мамин голос был слаще любой музыки, пения соловья.
— Мамочка, — всхлипнула я, заливаясь слезами.
— Наша девочка, — голос отца был таким ласковым, что я зарыдала еще сильнее.
Я улыбалась и плакала. Я не верила, что все это сейчас реально. Мы медленно опустились на траву, продолжая обнимать друг друга. Отец вытирал пальцами мои слезы, а мама смотрела с такой любовью, что сердце разрывалось. Наконец, когда я немного успокоилась и слезы перестали катиться по щекам, отец уже более серьезно сказал:
— Ты не должна быть здесь. Тебе еще очень рано.
Я замотала головой.
— Я хочу остаться. Не хочу уходить. Хочу быть с вами.
— Нельзя, — мама смотрела ласково, но ее голос был тверд. — Твое время не пришло.
— Так и ваше тоже! Вы не должны быть здесь.
— Это наша судьба, дочка. А твоя обрести себя.
Я смотрела на них, таких родных и не могла поверить, что мне посчастливилось увидеть их еще раз, поговорить.
— Не злись на сестру.
Я перевела взгляд на отца.
— Пап...
— У нас сердце разрывается, глядя, как вы отдаляетесь друг от друга.
Я опустила взгляд, но отец поддел пальцами мой подбородок, заставляя меня глянуть на него.
— Обещай, что вы все исправите.
— Как я могу это обещать? Она столько всего...
— Она твоя семья. Она единственная, кто остался.
Как я могла упрямиться. Я кивнула, выдыхая:
— Обещаю.
Я не знаю смогу ли выполнить просьбу, но в эту секунду не могла не сказать этих слов. Дальше мы долго разговаривали, вспоминали прошлое. Я как могла оттягивала момент прощания, но все же он пришел. Мы встали на ноги и снова обнялись.
— Не уходите. Или возьмите меня с собой.
Я ощущала себя маленькой девочкой, словно они опять отправлялись в очередное плавание и не хотели брать меня.
— Мы встретимся. Рано или поздно.
По очереди папа и мама поцеловали меня в лоб, взялись за руки и пошли назад. Шли минуты, они сливались с горизонтом, а я снова плакала, но теперь уже безмолвно.

«Посмотри на меня»
И сердце уходит в пятки. Неужели он был уличен в своем неумеренном желании постоянно смотреть и помнить каждую черту? Каждый локон, каждый жест, каждый костюм… Весь целиком и полностью, так, чтобы отпечататься в мозгу и быть сохраненным на долгое время, чтобы в те редкие моменты, когда порознь, все равно оставаться рядом. Перед глазами. Даже когда закрыты. Потому что это потолок того, что ему, как ему казалось, светит.

«Если бы я мог, то это был бы ты»
Но Крис этого не слышит. Он почти не дышит, не ожидав такого поворота в разговоре и внезапного прикосновения. Так обнимают лицо ребенка, которого пытаются успокоить. Так делала Амрит, и делает до сих пор, когда пытается заставить Криса говорить о том, о чем он говорить не хочет. Вот оно, вот эта мысль, которая билась в голове так долго. Осталось только понять, как это спросить, пока вопрос не съел изнутри.

«Но я не могу, понимаешь?»
И Крис понимает. Пазл складывается, картина становится яснее и от результата  что-то внутри болезненно сжимается. Грустно. За этими простыми словами кроется желание отгородиться. Но не потому что Крис не тот или не такой, а потому что на пути стоит принцип. Что-то заставило Фернана отрастить себе непроницаемый панцирь, который Крис сейчас отчаянно скребет ногтями. Если он все понял правильно. Если он посчитал все правильно. А он посчитал все, до чего смог добраться, до чего у него был доступ… а до чего нет? До правды.

«Все мои увлечения...быстро заканчиваются»
— Быстро для кого? — Вопрос сорвался с языка быстрее, чем Крис успел подумать, хочет ли он докапываться до всего прямо здесь и сейчас, или будет тщательно продумывать, как и что спросить. Но если странное уже начато, пусть идет дальше. Если Фернан хочет рассказать, пусть рассказывает. Значит, он сам не видит другого выхода. «Какого черта» — всегда самое правильное решение. А все самое лучшее в жизни случается  внезапно.

«Мне понятно желание денег или плотских утех. Того, что хочешь ты, я дать не в силах»
— Чего же я, по Вашему, хочу? — «А сам ты знаешь ответ на этот вопрос?» И кто сказал, что он не хочет ни денег, ни развлечений? Не то слово. Не так это называется. В этом городе достаточно борделей, чтобы удовлетворить самый избирательный или извращенный вкус, но Крис никогда в них не нуждался. Было бы странно сыну содержанки лет с пятнадцати не понимать, чем и как зарабатывает мать и ее подруги. И не получить исчерпывающих ответов на все интересующие вопросы. Настолько исчерпывающих, что это не были ответы, а сразу опыт. Который тогда был воспринят как что-то само собой разумеющееся, но не необходимое. На Фернана Крис тоже не смотрел с вожделением, пока не прервал ту тренировку. Видимо, мешал недостаток воображения. И мнение, что эта неприступная вершина никогда не будет достигнута, по тысяче причин, которые он сам себе надумал. Вместо фантазий он постепенно все больше вплетал себя в чужую жизнь, желая стать необходимым и незаменимым иначе. Там, где ему доступно. Вкладывал силы в изменение мелочей рабочего быта, чтобы все делалось быстрее и удобнее.  Эффективнее, прибыльнее и так далее… Тогда бы у Фернана точно не возникло бы мысли менять секретаря. Но сам Крис наивно считал это заботой. Ведь ему больше ничего не светит. Наверное, наивно было думать, что он сможет терпеть бесконечно долго и ничем себя не выдать. — Повторить судьбу матери, пусть и без приплода в подоле? Да, Вы правы, это испортит мне жизнь. Но прежде даст лучшие в ней воспоминания, которые будут стоить такой цены. А это Вы уже скорее не в силах отнять, потому что уже дали.

Не трогаясь с места, Крис лишь повернулся в сторону Фернана, пока это говорил. Слова прозвучали как-то очень хлестко, явно оставляя след невидимого удара по его самооценке, и потому лицо горело. Нет, не стыдом, а даже каким-то облегчением. Больше не придется… А ничего больше не придется. Пропуская через себя вопрос, он уже смирился с тем, что ему могут прямо сейчас указать на дверь. Но двигаться к ней нет никакого желания. Если это их последний разговор, он должен достояться. Главный вопрос ещё не задан.

Не будь у него гигантского терпения в запасе, Азирафаэль сказал бы, что это невыносимо. Просто невозможно всё это терпеть. Кроули всегда был неимоверно упрям, не слишком-то сговорчив, иногда даже откровенно глуп и смел до безрассудного отчаяния, но сейчас!... О, сейчас он буквально переплюнул сам себя. Стоял и всё отрицал, все его, ангела слова, отвергал даже самую малую возможность просто задуматься о предложении Метатрона, не говоря уж о том, чтобы его принять. А ещё злился. Ну конечно же, он злился. На Азирафаэля, своего друга. А надобно было злиться на самого себя. Как минимум, за то, что такой упрямый, упрямый ишак!

Но Азирафаэль не думал ни сдаваться, ни паниковать. Терпение всегда было главной его добродетелью. На то ведь он и ангел, в конце концов, разве нет? Ещё он отлично умел объяснять, убеждать, имея в запасе миллион аргументов в свою пользу, далеко не весь арсенал которых он использовал сейчас, дабы старый друг (а Азирафаэль уже давно не противился Кроули таковым называть, что открыто, что в своих мыслях) был на его стороне. Самый главный козырь был ещё не использован, и Азирафаэль пока не торопился доставать его из рукава. Они провели в спорах уже несколько тысяч лет, разве смогут что-то, при таком раскладе, решить пара часов? Вот-вот - ничего не решат. Так что, время, можно сказать, целиком и полностью играло на их стороне.

Поэтому Азирафаэль выбирает пока что тактику невмешательства. Да, он выбирает просто не мешать. Пусть Кроули возмущается, пусть злится, сердито сопит, выдувает ноздрями адское пламя, меряет шагами магазин, да хоть перебъёт здесь всё - ангел будет просто стоять и смотреть, ожидая, пока его друг угомонится, допустит в свой разум мысль, прокрутит в своей голове, а после придёт к верному решению. Ведь с Кроули так случалось уже множество раз. Да что скромничать - так было практически всегда, над чем бы два небесных создания (один из которых нечаянно скатился вниз когда-то) вместе не трудились. Азирафаэль верит, что и сейчас всё получится, всё случится ровно также.

Впрочем, проходит минута, вторая, три и десять, а Кроули всё не сдаётся. Нет же, он даже не думает смягчаться. И никаких сомнений в том, что не прав, судя по всему, всё ещё не появилось в его голове. Вопрос, зачем ему, Кроули, обратно становиться ангелом, едва не увёл почву из-под ангеловых ног. Азирафаэль вздыхает, изо всех сил пытаясь сохранить душевное равновесие.

- Как это, "зачем", Кроули? - отчаянно восклицает он. - Как - "зачем?" Потому что ты - ангел. Да, это именно то, кто ты есть. И я хочу, чтобы все вокруг знали эту правду о тебе, моём друге! Чтобы ты занимал место, которого достоин, которое по праву твоё, а не якшался со всякими... сомнительными сущностями, которые не стоят даже стёклышка из твоих очков. Легур, Хастур, и прочие демоны... Ты, правда, думаешь, что эта компания - всё, чего ты достоин? Ну нет же, ты умнее их, добрее их, лучше их, и, уж конечно, гораздо сообразительнее, и красивее, и... И... Может быть, ты этого не помнишь, Кроули, но я помню твою улыбку, и восторг в твоих глазах, когда мы наблюдали, как Господь создаёт звёзды, и я отдам всё, лишь бы снова увидеть их, даже мою любимую Землю, этот магазин, и этих людей... И мне плевать, какие ухищрения проделал Метатрон, я не глупец, я прекрасно знаю, что такое Второе Пришествие, и к чему оно приведёт, и я делаю это добровольно, а не по указке Метатрона или кого-либо ещё, ради тебя, ради нас! 

Он чувствовал, как во время тирады щёки раскраснелись, и выдохнул последние слова, и схватился рукой за стол, чтобы не упасть, чрезвычайно распалённый, и стал буравить Кроули взглядом, в ожидании хоть какого-то решения, какого-нибудь ответа. А, чтобы тот сподобился ответить быстрее, заявил:

- Если ты этого не понимаешь, то я... я... тебя укушу! Вот так.

И для убедительности дважды топнул ногой.

Конечно, все эти слова были лишь сливками в десерте. Азирафаэль вовсе не был глупцом (хотя Кроули сейчас, может быть, думал о нём именно так), и, едва поцелуй перестал жечь губы огнём, прошёл первый шок и страх, стал бомбардировать Кроули открытками и валентинками. "Улыбайтесь, несмотря на то, как день прошёл", "Вы - великолепны", "Вас ждёт самый лучший на свете друг" - гласили они. Так Азирафаэль выражал свои чувства, которые выразить смог очень глупо, когда Кроули его поцеловал. Да, это были признания в любви, без сомненья. И, хотя все они были анонимны (на адрес квартиры, в которой Кроули проживал сейчас просто каждый день приходили открытки без подписи), неужто демон не догадался ни разу, кто адресант?

Судя по его поведению - нет. Или он притворялся, что нет. Делал это мастерски, коли так.

Так что, понемногу, чувствовал Азирафаэль, на него накатывает отчаяние и разочарование. До той минуты, как Кроули не снял очередные свои тёмные очки, не посмотрел на ангела, и не сказал, наконец, то, что он сказал.

- Правда? - лицо Азирафаэля тут же озарилось неподдельным счастьем, он подошёл к другу и сковал его в объятьях, сжал в своих руках: - Да! Да, нам стоит попробовать! Вместе! Это будет замечательно! Мы столько натворим, Кроули! Мы создадим новый, прекрасный мир!

В сердцах ангел притянул друга к себе ещё ближе и страстно расцеловал дважды в каждую щёку. Наконец-то!

Азирафаэль буквально торжествовал. 

ИЩУ СЕСТРУ ПО ОРУЖИЮ
[хелена | ~450]

fc: eva green
два клинка для тех, что стали призраками ветра на века.

// О ПЕРСОНАЖЕ
кудри в свете тёплой медью, потанцуй со мною, ведьма

   когда мы с тобой познакомились — и правда, трудно сказать. время тогда казалось размытым, словно туман над разорёнными полями речи посполитой. это был 1675 год — страна, что когда-то пела и процветала, теперь превратилась в пустошь, где мародёры, казацкие отряды и всякий безумный сброд скитались, словно голодные чумные псы, жаждущие урвать хоть крошку.

   твои крестьяне шепчутся за спиной
             «ведьма, ведьма, ведьма...»

   твои слуги зовут тебя «чёрная вдова», и этот титул словно тень преследует тебя повсюду.

   я не задаю вопросов. мне не нужно знать, кто ты в глазах других. пока ты платишь — это не моё дело. я смотрю на тебя иначе.

   потирая трещину на старой потускневшей кирасе, я вижу не убийцу и не какое-то дьявольское отродье. я вижу сильную женщину. женщину, которая в этом хаосе грабежей и раздорa удерживает свои земли, не давая им пасть.

   пусть и с моей помощью.

  мы — не любовники, не союзники по долгу. мы — брат и сестра по духу, связаны не кровью, а испытаниями, что выпали на нашу нелегкую долю. ты — мой якорь в этом бескрайнем шторме, а я — твоя тень, что стоит за спиной, когда мир пытается разорвать нас на части.

  удар в спину прилетает от другого влиятельного магната — того, кто увидел в тебе не женщину, правительницу, а лишь выгодный трофей. обвиняет в предательстве и подрыве устоев речи посполитой, пытается посеять раздор среди твоих крестьян, настраивая их против тебя, подкупает слуг, что когда-то были тебе верны. потом приходит к мне с серьёзным предложением. деньги, власть, обещания, которые могли бы сломать любого. но не меня.

  вскоре после этого разгорится ожесточённая схватка, не только за землю и власть, но за честь, за тех, кто доверился нам.  после того боя нам придётся отступить.

   но и спустя века, несмотря на расстояния и время, мы то и дело находим друг друга вновь — в тех редких мгновениях, когда мир кажется чуть менее жестоким. неразделимые, как свет и тень.
// ДОПОЛНИТЕЛЬНО
хелена это что-то про "только никогда, мой брат-чародей, ты не найдешь себе королеву, а я не найду себе короля."
уж насколько она и впрямь чёрная вдова - оставляют за игроком, но ведьма та ещё однозначно, в самом хорошем смысле этого слова.
когда приняла правление после смерти мужа, наняла отряд бойцов во главе с рошу, славящегося военных дел мастером.
после этого лет 10-15 провели бок о бок, сблизились.
потом на протяжении веков то и дело встречались снова.
чем занимается сейчас - на откуп игрока.
рошу сейчас в группировке анархистов, если захочешь присоединиться - будем только за.
хочешь ковен? на здоровье.
посты 3-5к пару раз в неделю, пишу лапсом, по желанию соигрока могу вспомнить что такое заглавные буквы.
у нас тут своя могучая кучка, мемный чяч и вагон сюжетов на пару лет вперёд.
конкретно я поиграл бы красивые исторические флешбеки, очень хочется.
ждём всей опг, приходи 

пример поста

пляшущее пламя костра бросает тени на лицо незванной гостьи. та не таится намеренно, не пытается притвориться ему другом. рождённый сражаться — не станет кузнецом или пахарем. это штефан знает наверняка. а он, несомненно, рожден для войны. рошу слушает, плотнее укутавшись во мрак, стянувшийся вокруг него, обволакивая силуэт мороя. вдумчиво, но с усталостью, въевшейся в самую суть его существа. за последние десятилетия рошу видел достаточно, чтобы понять: угрозы – это лишь слова, а кровь – просто топливо для пламени, зажжённого когда-то в нём против его воли. последняя, пожалуй, лучше бы затмевала разум, как у истинных стригоев, восставших из мёртвых, заставляя разрывать глотки и жадно лакать, нежели давала себя снова почувствовать тем, кем он был в самом начале жизненного пути. слабым, уязвимым и, он едва не усмехается от этой мысли, полным идиотских надежд на то, что он станет героем в глазах тех, кто презирал его.

   девица с горящими глазами и медным молотом воспринимается мороем как очередная помеха, решившая, что может указывать ему, где жить и как умирать. когда она вытряхивает голову перед костром, штефан лишь устало прикрывает глаза на мгновение, издав сдавленный вздох. голова мародера, скорее всего. на его руках крови хватит, чтобы затопить эту долину, но к чему эта попытка тыкнуть его носом в его обыденный образ жизни? жизнь на поле брани научила его не тратить эмоции на тех, кто сам выбрал путь насилия. рошу — выживший там, где ушла в землю кровь, а с ней и жизнь, сотен таких же воинов. перерубленный почти напополам, от закованного в клетку рёбер сердца, по кривой линии чужого меча до самого бедра, где рубцы до сих пор горят на погоду вокруг криво приросшего лоскута белой кожи. тогда он выбрался лишь благодаря тому, что жадно пожирал не успевшую выстыть на холодных ветрах кровь с трупов, чтобы не остаться лежать с ними, оставив после себя лишь образ охотника за златом, сводящим с ума и самых стойких. те, кто с ним ураганом проносился по придорожным трактирам, те, кто назвались ему братьями, не вернулись, надеясь отыскать его живым. это всё, что стоит знать и о той сече, и о чужих клятвах. рошу выжил. но внутри что-то оборвалось, та самая ниточка человечности выскользнула из рук и он остался с оголённым инстинктом выживания, где ключевой потребностью стало одиночество, свобода от привязанности и доверия даже тем, с кем он делил хлеб и кров.

   — земля? — хрипло фыркает морой, голос звучит низко и глухо, словно через него свой ответ даёт тот самый, кто проклял его, кто вечно шепчет голосами забытых богов. — горы не принадлежат никому. и, поверь, девочка, ты не первая, кто пытается отнять у меня право по ним ходить, не таясь. и уж точно не последняя.

   штефан чувствует исходящую от девушки силу, дикую, первобытную, опасную. но он слишком вымотан этой круговертью мечей и багровых рек, чтобы испугаться. рошу просто хочет, чтобы это закончилось как можно быстрее и без лишней крови. но штефан чувствует исходящую от девушки силу, дикую, первобытную, опасную. он знает. не просто чувствует, а знает, как знают старые деревья погоду, как знают горы дыхание земли. эта встреча не закончится мирно. когда она заканчивает говорить, штефан медленно вытаскивает ятаган из ножен. движения  плавные, тихие, но в них чувствуется нпоколебимость камня, плотно вросшего в землю. морой стоит, чуть склонив голову набок, словно оценивая ее – не как противника, а как источник головной боли. глаза рошу, мутно-белесые, поблёскивающие сквозь темноту, кажутся пустыми, как старые, осушенные колодцы, но в них неумолимое раздражение, которое рошу даже не пытается скрыть.

   морой делает решительный шаг вперед. где-то позади кобыла пытается сорваться с привязи, поддаваясь инстинкту сбежать прочь от хищника. рошу бросает на нее короткий, смеряющий взгляд. даже если она оборвёт повод и пустится прочь, рошу найдёт её. но не раньше, чем разберётся с другой проблемой.

   — цена другая, говоришь? — усмехается он, обнажая в усмешке клыки, которые он давно использует по прямому назначению, предписанному самой природой,  – хорошо. вот тебе моя цена. ты уходишь. прямо сейчас. и я, может быть, забуду, что ты вообще здесь была.

  рошу делает паузу, внимательно наблюдая за ее реакцией. особую порода. такую можно встретить лишь в тех, кто вырос под грохот битвы, кто закален в горниле войны. давно у него не было достойного противника. слишком много времени прошло с тех пор, как его меч последний раз купался в крови не просто мародеров и трусов, а равных ему по силе. эта девица – другое дело. в ней есть что-то... первобытное, непокорное. она опасна. и эта мысль будит в нем что-то давно позабытое, что-то звериное. не просто инстинкт выживания, а жажду битвы, жажду доказать, что он все еще силен, что он все еще способен на многое.

   — ятаган не тронь, — добавляет он, прежде чем она успевает ответить. — этот кусок железа мне дороже твоей жизни. он видел слишком много, чтобы просто так от него отказаться. он – единственный, кто помнит времена, когда я еще верил в то, что делаю.

   рошу молчит, ожидая ее ответа. готовый к драке, готовый к боли. готовый показать ей, что значит столкнуться с настоящим монстром, созданным не проклятиями и чёрной магией, а вечным разочарованием, когда ты уже перестаёшь отстаивать себя и покорно становишься тем, кем тебя считают самые близкие. рошу знает, что в этой схватке он проиграет, даже если останется стоять на ногах. ятаган же останется с ним. как напоминание о том, что даже в самой глубокой тьме иногда проскальзывает луч света, пусть он и блестит, со свистом разрубающей воздух стали.

♥

Она ежится от каждого слова, слушает и старается не взреветь побитой кошкой. Джо был не прав, нес какую-то ерунду и Ева не понимала, откуда в его голове появились такие выводы. Неужели он совсем не понимает, что она чувствует к нему? Неужели ему было не достаточно проведенного вместе времени, чтобы понять: в нем вся ее жизнь, каждый вдох и оставленный позади день. И пускай весь мир обернется против него, она просто не сможет возненавидеть Блэкберна, ведь тогда... Она просто потеряет остатки себя. Те частички души, что все еще пытались трепыхаться в груди, резонируя с дыханием дракона.
— Хватит нести чушь, Джошуа... - Его вина? Должен был остановить это? Она всхлипывает, когда видит рваные раны от золотых цепей на его руках и отступает назад, бьется спиной о стену, чтобы после сползти по ней мокрой тряпкой.
Что ты наделала...

Ей казалось, что она убивает его... Тянет из дракона жизнь, будто пиявка. От собственной немощности начинает тошнить и ведьма подтягивает к себе ноги, прячет лицо и глаза, которые уже утопали в потоке неконтролируемых слез. Она вкусила плоды своей наивности. Думала, что пущенная на самотек ситуация исправится сама собой. Даже когда назначили дату свадьбы, даже когда она впервые увидела будущего супруга и закатила отцу истерику. Детство кончилось и от принцессы семьи Гамильтон осталась лишь полая оболочка. Ее поедали те, кого она любила, бросив на растерзание шакалу. И жгучая боль от грубых касаний сейчас ощущалась особенно остро, заставляя Еву сглотнуть подступивший к горлу ком. Она должна была убить его сама... не искать поддержки у Джо, которого спрятали в этом богом забытом месте. Впервые в жизни она должна была быть сильной, но ведьма по привычке пыталась найти опору в руках Блэкберна. Так может все случившееся, — судьба и ей суждено быть породистой сукой для очередного кобеля?
— К черту это все... - Сжимая кулаки до побелевших костяшек, девушка поднимается на ноги. Смотреть на дракона больно и лучше бы она пережила еще сотни прошлых ночей, чем видела его таким... И как простить себя за слабость? Как простить за то, что причинила столько боли тому, которого любишь больше жизни?

Она обратит свою боль в гнев, гнев в силу и алые всполохи магии заливают помещение светом, окутывают руки, изламывая пальцы. Ее магия такая же безумная, как и сама Ева, впивается в решетки, силясь обратить все в пыль. Ведьма чувствует, как заклинание отца дает отпор, мешает и по телу проходит волна боли. Гамильтон лишь морщится, набирая в легкие больше воздуха, утирая рукавом проступившую из носа кровь. И когда чужое заклинание рассеивается под действием ее силы, девушка опускает руки, поднимая глаза на дракона.

Ей нужно всего несколько секунд, чтобы переступить порог его темницы... и вмазать пощечину с силой, которая вообще у нее осталась.
— Ты идиот! Откуда ты вообще все это взял? Должна ненавидеть? Заставить страдать? Ты должен был остановить это? - Она кричит на срыве связок, наступая на дракона тараном. Бьет кулаком ему в грудь на каждом слове и лишь после замолкает, опустив голову.
— Каждый момент с тобой был незабываемым... и я очень тобой дорожу и буду дорожить всегда. Что бы не случилось. И пускай весь мир будет гореть в адском пламени из-за этих чувств, это останется неизменным. - Ева поднимает голову, ловит лицо Джо в свои ладони и мягко улыбается.
— Я просто тебя люблю... Все в тебе... И если ты этого не понял, могу повторить. Буду повторять снова и снова, пока ты, идиот... Этого не поймёшь.